Анна Закревская - Радуга на сердце
– Ты берешь эту штуку и летишь с ней на любой космодром. По дороге закладываешь вираж и выкидываешь ее в первый попавшийся кратер, – при желании в Санькин голос можно было нырнуть как в Марианскую впадину. – Все ясно?
Стажер почесал в затылке.
– Да, мистер, только нам нельзя летать без пассажиров.
– Я плачу, ты летишь, какие проблемы? – Санька сдерживался из последних сил.
Слишком насыщенным был день. Слишком много нервов, страха, злости…
Трекер взял тоном выше.
– А проблемы в том, что у нас все фиксируется, и если я нарушу правила…
– Выходи из машины, – голос Саньки сорвался.
Стажер удивленно открыл рот и вцепился в обшивку люка.
«Сейчас он сделает шаг назад, и я его уже не достану», – подумал Санька, а тело, страстно желающее избавиться от огня трекера, который проникал внутрь, словно Санька лежал на горячих углях, уже рвануло вперед, намотало на кулак форменную рубашку и швырнуло стажерское тело в капсулу пассажира. Можно было б в болото, но уж больно напуган был малёк.
– Сиди тихо, – предупредил Санька.
С видимым наслаждением он плюхнулся в кресло пилота. Давно забытое ощущение настоящей кабины. Почему ты стал таким бездарем, Александр Валько? Почему променял небо на подвальные стенды? Кто сказал тебе, что…
Двигатели стартанули, и машина сорвалась в воздух. Санька не стал рисковать и доверил создание полетной программы автоштурману. Стажер, пришедший в себя, тихонько сопел на заднем плане и давал советы, в которых Санька, увы, не нуждался. Тот, кто с детства бредит полетами, бредит по-настоящему, с изучением технической литературы и летных сводов, может пропустить мимо ушей все.
Кроме, например, такого.
– Выполнение маршрута невозможно, – сухо сообщил автоштурман, когда на обзорном экране языки пламени начали лизать обшивку корабля и перегрузка стала нестерпимой. – Возвращение на базу. Выполнение маршрута…
«Сегодня не мой день», – отрешенно подумал Санька, выключая автоматику. Метнувшийся было вперед стажер едва не получил в зубы, но все-таки успел вывести на экран локатор.
– Смотр-ри, – рыкнул он Саньке в ухо. – Разворачивай назад, живо!
Пламя исчезло с экрана, сменившись черной бездной с яркими зелеными огнями. Перед пульсирующей точкой лунника почти в боевом порядке разворачивалось хаотичное облако… мусора? Санька тихо присвистнул. Неужели его стало так много на орбите? Настолько много, что теперь у земли есть собственный пояс астероидов из всякого хлама?
– Слушайте, мистер, – стажер ушел на фальцет, – клянусь мамой, я ничего никому не скажу, только убираемся отсюда, пока не поздно!
Санька почувствовал, как внутри все умирает, медленно и неотвратимо гаснет вспыхнувшее пламя, и, словно ловя эту волну, сходит на нет жар и писк трекера. Он повернул штурвал.
– Ладно, стажер. Извини, что я так сорвался.
Паренек нервно усмехнулся.
– Нам говорили, что бывают разные клиенты, но я не верил как-то, мистер. А форсаж вы здорово взяли, – стажер прищурился, – наши гонщики и то не так лихо делают. Вы учились где-то?
Санька махнул рукой и переключил управление на автоштурмана.
– Учился давно. Ладно, парень, мир, дружба, апгрейд. Подкинь меня домой, Петербург-12, Заводской, восемнадцать, деревня Колпино.
Глава 2
Суета сует. Тот самый случай, когда расставление точек над «ё» необязательно, но так заманчиво. Санька выдохнул, тяжело привалившись к штабелеру. Работы было невпроворот – новый «Софит», «мертворожденное дитя», как про него многие говорили, гудел как муравейник. В том смысле, что мельтешения и работников много, а толку мало. Большая часть, похоже, была создана только для поиска инструмента или его утери. Санька уже давно махнул рукой на хоть какой-то мало-мальский порядок на верстаках и в сейфах. Поэтому вопли из оперы «эй, кто последним шуруповерт видел?» раздавались с завидной регулярностью.
– Все под контролем, я запутал следы, никто не узнает, где я, а где ты4… – тихо проговорил Санька внезапно всплывшую в памяти строчку.
Так уже бывало раньше. То слова из песни вдруг вспомнятся, – с ритмом и музыкой у Саньки всегда было плохо, то стихотворение какое… А в последнее время появилось новое наваждение. Едешь в автобусе в деревню Колпино, давка, локти не раздвинуть, а в голове поток мысленной ерунды на миг замирает, и голос Линь так тихонько зовет: «Са-а-аня?..».
Санька глубже надвинул свою кепку. Разворот на тридцать градусов, скрестить руки на груди и принять вид сонный и отрешенный. Только бы губы не выдали, не сложились в ласковую улыбку, когда глаза найдут в копошащемся народце солнышко с темными волосами по пояс, убранными в небрежную косичку. Давно уже все забыли о «чистом помещении», где в теории все должны быть в белых одеяниях по самую макушку, в масках и тапочках. Потом, все потом. А пока даже Линь в этой жаре и духоте сбросила свой любимый халат цвета «василек» и работала в одной футболке и затертых джинсах.
Вместе с Артуром и еще кучей эпизодически возникающих личностей Линь собирала высоковольтные вводы в кассетах с лампами. Впрочем, Артур лишь играл роль статуи из Летнего сада с разводным гаечным ключом неприличных размеров, который никак не вязался в голове с оптикой за много миллионов тугриков. Всего-то и надо было, что поставить ключ на специальную железку за авторством конструкторов, чтоб удержать контакт с одной стороны, а уж все остальное… сделает Линь. И она делала, черт побери. Санька, стиснув зубы, наблюдал, как эта единственная девчонка на стенде со скоростью электровеника наворачивает на контакт зажим, как в очередной раз шарахается от нее конструктор, получив порцию посылов в интересные места за такое изобретение, как она потом берет другой ключ, чуть меньше Артуровского, и затягивает этот контакт. Неудивительно, что халат стал ей мал в рукавах. Стенд этот получше иного фитнес-зала будет.
Внутри колыхнулась вязкая трясина, выпуская наружу гаденькие мысли о том, что раз уж начальство закрывает глаза на это безобразие, надо самому собраться с духом и выгнать девчонку со стенда. Ну, стыдно же, боги Сети, смотреть, как она ворочает железки. Ладно еще разделка кабелей, хотя это и оказалось в полном ведении Артура, ладно уборка или помывка… «То есть тряпка ей больше к лицу, чем гаечный ключ и отвертка?» – уточнил зануда за правым плечом, вместе с хозяином наблюдая, как законченную кассету тащат к штабелеру. «Нет», – машинально ответил Санька, снова погружаясь в состояние потока, и пока вся мощность его внимания и сил была брошена на задачу «загнать кассету в усилитель, по возможности ничего не разбив», подкорка мозга вывела наружу истину. Нет, он, Александр Валько, никогда не сможет выгнать Линь со стенда. Она из его племени. Из тех, что считают работу руками и очевидный результат их работы самым ценным в жизни.
Когда, наконец, кассета оказалась на своем месте, хоть и с трудом составив одно целое с каркасом усилителя, Санька смог оглядеться. Сказывалась близость обеда. Народа стало заметно меньше. Собственно, остались именно те, кто хоть что-то делал. Бросив быстрый взгляд на Линь, Санька настороженно замер. Кажется, у нас проблемы.
– Да ладно тебе, – слащаво протянул Артур, – я ж ничего еще не сделал…
– Только попробуй, – в голосе Линь стукались льдинки.
Девчонка оказалась зажатой между лежащей на столе ламповой кассетой, выступом стены и тощим телом Артура. Так-так-так… Зная Линь, можно ставить десять к одному, что мальчик нарвался.
Но мальчик об этом не подозревал. И потом, у статуи в Летнем Саду занята только одна рука, верно? А вторую можно использовать для целей, более приличествующих положению тел и древней памяти мифологических забав тех, кто потом оказался высеченным из мрамора… Сдавленное «ой» последовало немедленно. В скульптурной композиции «Два гаечных ключа, Артур и его почти-вывернутая-рука» подвижной частью осталась только Линь. Она еще чувствовала на груди прикосновение Артура, злоба медленно, но верно искажала ее лицо. И если б актерское мастерство требовало только искренности, а не искренности и притворства, Линь бы по праву забрала все Оскары.
Продолжая выкручивать наглецу руку, она прошипела что-то невнятное. Санька с другого конца комнаты смог разобрать только конец фразы:
– … у меня вообще-то муж есть.
– Есть, – согласился Артур и резко дернулся, вырываясь из захвата. – Только ты им не пользуешься. Все уже в курсе.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Саньке показалось, что он слышит хруст собственных позвонков в распрямляющейся спине. Дыхание у него перехватило. Но с трудом преодолев спазм диафрагмы, он уткнулся взглядом в кристальные глаза Линь. В них больше не было ни злобы, ни ярости, ни элементарных слез. Они смотрели прямо Саньке в душу, потому что…
